«Все люди прятали своих детей, потому что боялись, что их заберут в ОВД». Правозащитник из «Комитета против пыток» рассказал, как изменилась ситуация с пытками на Кубани

Четверо жителей Гулькевичского района публично заявили о пытках в местном отделе полиции. Пострадавшие называют имена одних и тех же людей, описывают схожие обстоятельства и виды пыток. Краевое руководство полиции рассказало, что провело проверку и не обнаружило каких-либо нарушений. Несмотря на общественный резонанс и внимание федеральных СМИ, следственный комитет до сих пор не возбудил ни одного уголовного дела.

Свободные Медиа поговорили с Сергеем Романовым, руководителем правозащитной организации «Комитет против пыток» (КПП) на Кубани. Юрист рассказал подробности происходящего в Гулькевичах; объяснил, почему они не сразу раскрывают имена провинившихся полицейских, кого боятся следователи и как повлияло видео из ярославской колонии на расследование пыток.

Спустя год после нашего предыдущего разговора количество дел о пытках изменилось?

Дел стало больше. Причем если раньше мы в месяц получали одно-два сообщения, то сейчас по три-пять заявлений. И это не только о происходящем сегодня. Нам присылают дела 15-17 годов. И, к сожалению, все дела невозможно взять. Кто-то говорит: «Меня избили, но у меня нет подтверждающих документов». Если у людей нет медицины, то мы говорим, что дальше доказывать что-то, идти в следственный комитет, прокуратуру и суд бессмысленно.

Если раньше у нас были дела по пыткам в Сочи, Геленджике и Анапе, то сейчас у нас появилось новое место на карте — Гулькевичи, где у нас пока четыре заявителя. Плюс люди еще выясняют, что у этих четверых людей получится.

В предыдущем году было порядка 10 заявлений. На сегодня мы уже получили 17. По 25 людям проводим общественное расследование. Появились дела в Туапсе, Гулькевичах, здесь — в Краснодаре. Рост обращений имеется.

Мы намерены через СПЧ (Совет при Президенте РФ по правам человека — прим.ред) ставить вопрос о том, чтобы борьба с пытками стала одним из приоритетных направлений, потому что на Кубани это большая проблема. То количество обращений, которое мы получаем, можем сравнить только с Москвой. И что еще важно, так это методы и способы пыток: ток и кипяток. В других регионах таких диких случаев меньше.

Что за «жесть» с кипятком в Гулькевичах?

У нас есть фотография Валерия Малахова — до сих пор остались следы от кипятка. В случае с Артемом Даниловым был свидетель, который находился в отделе полиции. Он говорит, что видел красное пятно. Мы склонны считать, что это то место, куда на Артема выливали кипяток. В обоих случаях люди не видели, кто выливал. Это происходило со спины.

Валерию вылили кипяток на голову. Свидетели из числа коллег и родственников Валерия говорят, что когда он вышел из ОВД, волдыри от кипятка лопнули, и кожа свисала с волос, с шеи, была на плечах. Было страшно на него смотреть. Валерия мы сейчас отправили на реабилитацию. У него тяжелое психологическое состояние. Когда он давал интервью, у него на фоне неврологии начинал дергаться глаз. Он моргает постоянно.

Артем — замкнутый молодой человек. У него «явку с повинной» быстро получили. Как начали избивать и выливать кипяток, он сразу же написал, что ударил свою гражданскую жену. Это какой-то особый почерк Гулькевичей. В других районах мы такого не встречали.

В Гулькевичах еще есть особенность. Там маленький кабинет, по описанию заявителей. И когда человека кладут на пол, голова фактически [находится] у входной двери. Вот этой входной дверью по голове людей били.

Почему полицейские в Гулькевичах не «залегли на дно» после первой громкой истории?

На мой взгляд, это безнаказанность. Сотрудники привыкли, что ничего им за пытки не будет. Если в случае с Хацкевичем сразу бы возбудили уголовное дело, сотрудников отстранили, то не факт, что мы бы получили случай с Артемом Даниловым, который в мае уже подвергся пыткам.

Мы сейчас сделали обращение к прокурору края, чтобы проверили местную прокуратуру и все заявления на этих сотрудников полиции. Мы к этому призывали и по Анапе. Но, к сожалению, к нашим просьбам не прислушались. Сейчас еще такая ситуация, что четыре заявителя указывают на одних и тех же сотрудников (в Гулькевичах — прим.ред). Это мы говорим о том, что необходимо предотвращать пытки. Если мы будем получать такие же постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, то, конечно, сотрудники будут продолжать это делать.

В этом случае проблемы еще и в фальсификации административных материалов, если идти шире. Какие у вас основания для задержания человека? Вы подозреваете его в каком-то преступлении? «Нет, мы проводили ОРМ (оперативно-разыскные мероприятия — прим.ред)».

Как полицейские выбирают жертв?

Вопрос хороший. В Гулькевичах, по словам заявителей Малахова и Шевцовой, половину поселка выдергивали в ОВД. Есть еще несколько жителей оттуда, которые хотят к нам обратиться, но боятся. По словам дочери Малахова, когда в поселок заезжал автобус или машина с сотрудниками полиции, все люди прятали своих детей, потому что боялись, что их заберут в ОВД. Это было по делу, связанному с убийством соседки Малахова и Шевцовой.

Шевцова сейчас находится в следственном изоляторе. И это другая проблема, которую можно обсудить. Ночью в ИВС пришли следователь с адвокатом по назначению. Оперативник предъявил Шевцовой явку с повинной. Она говорит, что ей угрожали: если не напишет явку с повинной, то к уголовной ответственности привлекут сына и мужа. Она и написала.

В итоге следователь допросил ее ночью в ИВС при участии адвоката по назначению. Проблема с адвокатам по назначению, которые работают на сотрудников уголовного розыска, очень большая для края. Пока только в одном случае нам удалось привлечь адвоката к дисциплинарной ответственности. Мы намерены встретиться с руководством адвокатской палаты, чтобы по таким делам инициировать дисциплинарное производство.

Насколько сложно собирать доказательства?

По делам в Гулькевичах мы свободно общаемся с людьми. Свидетели спокойно дают объяснения. В Анапе сотрудники «скорой» говорят: «Что мне за это будет? Не будет ли каких-то последствий?». Со сборами видеозаписей с камер наблюдения бывают проблемы. В некоторых случаях говорят: «Принесите постановление суда или запрос следователя».

Следственный комитет мы уже четыре месяца не можем заставить предоставить нам обоснования, почему они не изымают видеозаписи из отдела полиции в Гулькевичах. Казалось бы, легче ничего нет. Следователь начинает: «Я дал поручение управлению собственной безопасности ГУ МВД, чтобы они изъяли записи». Зачем? У тебя есть полномочия прийти в этот отдел и забрать записи. В Гулькевичах нашего заявителя Хацкевича поместили в КАЗ. Прямо над входом в КАЗ висит камера. Определить легко, во сколько его завели, во сколько доставлен был в отдел полиции.

Мы поднимали вопросы об установке видеокамер в отделе полиции Анапы. Нам ответили: «Это будет нарушать закон об ОРД (оперативно-разыскной деятельности — прим.ред)». А в чем он будет нарушать закон? «Они там встречаются со своими агентами». Подождите, а как нам тогда доказывать, во сколько человек был доставлен в отдел и сколько там пробыл? Мы так поняли, что в отделах уголовного розыска нигде не установлены видеокамеры. И это проблема на самом деле очень большая. Это один из способов прикрытия действий нерадивых сотрудников уголовного розыска.

Почему про некоторые дела пишите не сразу, не называете сразу имена полицейских?

Мы объясняем людям, что у нас есть критерии. Если человек не готов идти в СМИ вместе с нами, не готов участвовать в общественных публичных мероприятиях, то какое бы дело ни было, мы его не возьмем. Мы делаем нашу работу публично. Человек, который к нам приходит, — не наш клиент. Вот в чем разница между нами и адвокатами. Он наш союзник. Мы работаем на то, чтобы привлечь сотрудников к уголовной ответственности. Мы сразу объясняем заявителю, что мы в стадии сбора доказательств. Мы будем проверять и его версию. И по нескольким делам мы сейчас в стадии сбора доказательств. Проверяем версию заявителей, делаем дополнительные запросы. 80% наших дел мы освещаем, стараемся освещать.

За всю деятельность КПП, за 19 лет, мы не проиграли ни одного иска о защите чести, достоинства и деловой репутации. Хотя попытки такие были. Мы очень взвешенно подходим к юридическим факторам. Пока у нас не будет предъявлено обвинение или возбуждено уголовное дело в отношении конкретного сотрудника, мы фамилии не публикуем. Ссылаемся в целом на деятельность сотрудников полиции. В случае с Евгением Манченко (ему сломали ногу — прим. ред) было предъявлено обвинение конкретным сотрудникам. Мы эти имена и фамилии светим в паблике.

Как изменилось освещение пыток в СМИ?

Мы замечаем, и это благодаря местным СМИ, в том числе и вам, что информацию о пытках подхватывают федеральные СМИ. Если раньше мы не видели, чтобы «Коммерсант», «Известия» и другие издания писали о пытках, то сейчас многие интернет-ресурсы подключаются к освещению. Берут у нас интервью. Например, телеканал «Дождь». В случае с Гулькевичами позвонили на следующий день. Приехал их журналист. Помогли сделать ему репортаж, организовали встречи с нашими заявителями. В итоге сюжет вышел на их ресурсе.

Изменилось отношение силовиков к делам о пытках после резонансных историй?

И да, и нет. Да, потому что они в своих ответах учитывают общественный резонанс. Могут передать дело из условного местного отдела СК в Краснодар. По сути ситуация не меняется. Фальсификация материалов административного дела, незаконные задержания людей, несвоевременное проведение проверок, волокита — все это остается.

В деле Евгения Бунина в Туапсе мы были свидетелями, как публикация на нашем сайте и освещение ее в федеральных СМИ помогли возбуждению уголовного дела. Следователь сначала отказал, на второй день об этом написали журналисты, на третий — нам звонит следователь, приглашает и говорит: «Приезжайте, мы будем возбуждать уголовное дело». Прошло всего два дня. Что за два дня изменилось? Конечно, без освещения, без наших союзников мы многого бы не добились.

После публикации видео о пытках в ярославской колонии генпрокурор Чайка отчитался о проверках и уголовных делах по стране. Это все имитация бурной деятельности?

Если взять сотрудников СК, с которыми мы регулярно общаемся, то я вообще могу сказать, что на местном уровне они никого не боятся. Только Александра Бастрыкина (председатель СКР — прим. ред). Вот когда заходит речь, что сейчас в Москву несколько обращений отправим, готовы сделать все. На местном уровне они даже руководителя своего не боятся. Им сообщают, что материал находится в Москве, — они начинают с нами связываться: «Ребят, давайте решим на местном уровне». Понимают, что если дело попадет к Бастрыкину, то он скажет: «Удостоверение на стол». Карьера человека может закончиться.

Обратились мы к уполномоченному по правам человека Москальковой. В итоге выявили какие-то нарушения. Все управляется вручную. Вот такой «ручной следственный комитет» у нас. Самостоятельно что-то сделать по делам, связанным с пытками, он не способен.

Откуда берется эта круговая порука?

Мы участвовали в очной ставке в Анапе. Приходит сотрудник полиции, которого обвиняют наши заявители. Сидит следователь из СК, сидим мы. «Представитель потерпевшего, если у вас есть вопросы, задавайте». Подождите, вы следователь! В первую очередь вы должны задавать вопросы, вести следственные действия. Следователь абсолютно не заинтересован в расследовании.

А потом мы поняли, почему. Потому что когда заканчивается следственные действия, они обсуждают свои рабочие дела. Какой следователь будет заинтересован в том, чтобы привлечь сотрудника полиции к ответственности, если он же ему добывает информацию, работает в поле?

Поэтому мы и просим часто, чтобы из местных отделов забирали дела в Краснодар. Но и даже в этом случае мы видим, что следователь прислушивается больше к мнению сотрудников полиции. Он говорит, что адвокаты, судмедэксперты — это все заинтересованные люди. А сотрудники полиции, они не заинтересованные люди? В Гулькевичах следователь почему-то назначает нашим свидетелям полиграф, а всему отделу полиции, сотрудники которого должны проходить свидетелями, он не назначает.

К сожалению, у них позиция не найти виновных и наказать, а удовлетворить жалобы и обращения потерпевших. «Давайте мы выполним все, что вы хотите, но привлекать к уголовной ответственности мы не будем». Один из руководителей местного следственного отдела сказал: «Мы хоть 20-25 постановлений об отказе в возбуждении дела вынесем, но уголовное дело возбуждать не будем». И это, конечно, пугает. Мы обращаемся на федеральный уровень, потому что понимаем, что на краевом уровне нас уже не слышат.

Почему ФСБ выступила против статьи за пытки?

Это не только ФСБ. Это и СК, это и некоторые сотрудники прокуратуры. Связано это с тем, что наказание за пытки ужесточат. Второе — это статистика появится. Сейчас разобрать, что по 286 УК (превышение должностных полномочий — прим.ред) у нас за пытки, а что за другие составы, — невозможно. И статистика будет серьезной. Можно будет точно говорить, сколько людей пытают в РФ. Я могу предположить, что ФСБ полагает, что это нанесет имиджевый урон государству. Хотя правовых обоснований их позиции мы не услышали.

Мы говорим, что нужна не только статья про пытки. Нужно внести изменения в сам институт проверки заявлений. Проверку нужно вообще удалить из УПК. Обратился человек — возбуждай уголовное дело и расследуй. А у нас сейчас получается, что следователь разводит руками: «У меня сейчас проверка, в рамках проверки я не могу через суд запросить телефонные соединения сотрудника полиции». Многое, что возможно на стадии уголовного дела, на стадии проверки невозможно провести. Сразу возбуждайте уголовное дело, а потом расследуйте. Если найдете подтверждения, что не пытали, значит прекращайте расследование.

Им нельзя закрывать уголовные дела?

У них статистика. Нам говорят: «У нас должны быть достаточные основания для возбуждения уголовного дела». Хорошо. Дайте мне тогда критерии, какова должна быть глубина достаточных оснований. Человек у нас должен умереть? Или должны быть дикие повреждения? В случае с Евгением Манченко был перелом ноги. И сразу дело возбудили. «А если там синяки, мы будем отказывать в возбуждении уголовного дела, пока вы не устанете. Или пока ваш заявитель не устанет».

Видимо кипяток не приравнивается к перелому ноги?

Вот, о чем мы и говорим. Дело Данилова по ст. 111 УК (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью — прим.ред) ведет следователь, который проводит проверку по его заявлению о пытках. То есть один и тот же следователь. Будет он объективен? Конечно, нет. Потому что у него уголовное дело. Это будет противоречить его же расследованию.