Фото: Янюшкин Владислав, Свободные Медиа
За последние несколько лет в СМИ появилось достаточно много сообщений о пытках людей сотрудниками правоохранительных органов. Краснодарский край привлек к себе внимание случаями в Анапе, Сочи и Белореченске. Уже год в крае работает правозащитная организация «Комитет против пыток».
Свободные Медиа связались с главой местного отделения Сергеем Романовым и узнали, кто наиболее подвержен стать жертвой пыток, помогает ли публичность, удается ли привлекать виновных, почему пытки происходят и как на правозащитников реагирует система.
Какова ситуация с пытками в России и в нашем крае относительно всей страны?
Комитет против пыток работает в России уже более 17 лет. В Краснодарском крае лишь с мая прошлого года. Нельзя сказать, что ситуация с пытками ухудшается или улучшается — она остается стабильно тяжелой. Стоит отметить, что картина везде разная — где-то она отличается по методам, где-то по аспектам, связанным с задержаниями. Но пытки есть во всех регионах, в которых мы работаем. Я уверен, что они есть и в регионах, где правозащитные организации не представлены. Просто эти случаи не становятся достоянием общественности — люди не хотят заявлять о применении пыток, публично говорить об этом, поскольку боятся последствий по своему уголовному делу. Где-то пострадавшие молчат из-за своих близких и родных, а где-то следуют угрозы, что если человек будет говорить о пытках публично, то с ним что-то сделают.
Можно сказать, что с появлением интернета и соцсетей возникло ощущение, что пыток стало больше. На самом деле их всегда было много, просто не всегда это предавалось огласке. У Краснодарского края есть особенности по сравнению с другими регионами. Той жестокости, которую мы видим в крае, нельзя наблюдать, например, в республике Башкортостан. Но в целом картина везде одинакова.
Где в крае наиболее плачевная ситуация? В последнее время часто слышно про Анапу и Сочи.
Есть такое. Курортные места выделяются. В Анапе мы на сегодняшний день ведем три дела, которые в себя включают 8 обращений от граждан. Из них 7 человек заявляют о применении пыток во время незаконного задержания оперативными сотрудниками уголовного розыска отдела полиции Анапы. В одной группе 4 человека, в другой 3. Ранее между собой они знакомы не были, но описывают идентичные методы применения к ним насилия, описывают одних и тех же лиц, которые их задерживали и пытали.
У нас есть ряд вопросов к отделу полиции. Например, почему все-таки эти сотрудники там все еще работают? По одному из обращений сейчас было возбуждено уголовное дело, идет следствие, и мы надеемся, оно все-таки установит всех виновных.
Подвержены ли больше всего пыткам у нас в крае люди кавказских национальностей?
Я бы не стал так говорить. На самом деле пыткам может подвергнуться любой человек. По своей практике скажу, что это, наверное, совпадение, что лица какой-то национальности в крае подверглись насилию. Я бы сказал бы даже больше, что люди ранее судимые наиболее подвержены стать жертвой пыток. Потому что в их отношении со стороны сотрудников правоохранительных органов существует предубеждение, что если человек один раз совершил преступление, то и во второй раз может сделать это. Вот здесь да, есть тенденция, что к этой группе относятся неоднозначно. То, что имеется какое-то предубеждение по национальному признаку — я думаю, что скорее нет, чем да.
Сколько случаев пыток людей остается без огласки?
Если брать территорию Краснодарского края, то мы за год получили порядка 20 обращений по применению пыток. И только по 14 обращениям мы приняли решение о начале работы. Где-то в ходе проверки обратившиеся не попадали под наш мандат, где-то люди сами отказывались и опасались дальнейшего преследования. Я бы сказал, что проблема имеется. Когда мы изучали возможность работать в крае, мы видели, что заявления о пытках поступают.
Проблема в том, что может это местный менталитет, но не все граждане хотят именно добиваться справедливости, добиваться привлечения виновных к уголовной ответственности. Некая ментальность для региона присуща. Люди вообще не хотят связываться с правоохранительными органами. Когда мы общаемся, мы своих заявителей не рассматриваем как клиентов. Мы рассматриваем их исключительно как союзников. Говорим, что если вы готовы сделать заявление, и дальше мы установим, что в отношении вас были применены пытки, то мы оставляем за собой право требовать, чтобы все-таки эти люди были привлечены к уголовной ответственности.
Было ли наоборот, что когда вы выносили проблему с пытками в СМИ, то ситуация для пострадавших становилась хуже?
В нашей практике такого нет и не было. Было скорее наоборот. Хочу немножко пояснить, что мы не представляем интересы по основным уголовным делам. То есть, если человек совершил преступление, ради бога, пусть отвечает. Мы туда совершенно не лезем. Наш контекст — исключительно вопросы, связанные с проведением общественного расследования по фактам пыток и незаконного задержания людей.
Вот дело из Анапы. Тот случай, когда четверо молодых людей в отделе полиции были подвергнуты насилию. В отношении них было возбуждено уголовное дело в совершении разбоя. Дело было передано в суд. Более года оно рассматривалось. Мы начали поднимать в СМИ вопрос о связи между применением пыток и полученными признательными показаниями, на основе которых строится основное уголовное дело. После этого ребята и адвокаты говорили нам, что частота судебных заседаний резко уменьшилась. То есть суд занял выжидательную позицию. А что будет по уголовному делу? А вдруг этих сотрудников привлекут к уголовной ответственности? Это я предполагаю.
И в итоге, в феврале суд отправил дело в прокуратуру на дополнительное расследование. Мы здесь считаем, что те вопросы, которые поставил суд в качестве основания для возвращения, в том числе, затрагивает вопросы о применении пыток. Поэтому мы где-то даже помогли в возбуждении этого уголовного дела, наша работа где-то подсобила. И мы в своей работе всегда на связи с адвокатами, делимся материалами и доказательствами, которые они могут использовать в своем деле. То есть происходит такой тандем. У них есть свои интересы, а у нас есть свой интерес по привлечению к уголовной ответственности лиц, ответственных за пытки.
Сергей Романов. Фото: Янюшкин Владислав, Свободные Медиа
Как часто удается привлечь к ответственности сотрудников правоохранительных органов?
На сегодняшний день на территории Краснодарского края возбуждено два уголовных дела. Сейчас они на стадии расследования. Мы ожидаем, что все-таки подозреваемые будут установлены. Приговоров пока мы не имеем. Здесь есть и объективное обстоятельство — прошел только год нашей работы в крае. И я думаю, что в ближайшие несколько лет приговоры появятся. Основания предполагать это у нас есть. Если брать в целом Россию, то за 18 лет, если верить нашей статистике, то по нашим уголовным делам 136 сотрудников полиции и сотрудников исправительных колоний отправились отбывать наказание за превышение должностных полномочий.
Какие органы власти чаще подвергают людей пыткам?
Если брать по краю, то это в большинстве случаев органы полиции. В других регионах ситуация такая же. Поступают жалобы из исправительных колоний. Жалуются на сотрудников ФСБ.
Насколько часто люди, которых пытают, невиновны и подвергаются преследованию по вымышленным делам?
Отвечая на этот вопрос, рассказал бы, для чего вообще применяются пытки. Это получение информации. Зачастую это получение явки с повинной в совершении преступления. То есть наш заявитель говорит, что не понимает, что происходит. Ему говорят «вспоминай» и начинают применять насилие. В результате чего человек не выдерживает этого насилия, его продолжительность, методов, жестокости, с которой оно происходит, и пишет явку с повинной в совершении преступления. И это уже является основанием для его задержания, избрания меры пресечения с последующим осуждением. К сожалению таких дел очень-очень много. Там, где недостаточно, по-нашему убеждению, доказательств по основному уголовному делу, главным доказательством становится явка с повинной.
Как часто подвергаются пыткам различные активисты?
В других регионах эта ситуация наблюдается. В Краснодарском крае мы тоже видим сообщения. Последнее было про задержание в Сочи супруги руководителя штаба Навального Константина Зыкова. Насколько нам известно, они обеспечены адвокатом. От других активистов сообщений не поступало. В других регионах наши коллеги ведут дела по гражданским активистам. В Москве это люди которые были задержаны за одиночные пикеты. В Нижнем Новгороде это люди, которые выходили на массовые акции в 12-13 годах, и сотрудники полиции во время их задержания превысили должностные полномочия и нанесли телесные повреждения. В Оренбурге у нас есть дело по применению насилия со стороны сотрудников ОМОНа по отношению к болельщикам футбольного клуба «Крылья Советов», что на фоне чемпионата мира по футболу 2018 года очень поразительно.
Удавалось ли вам узнать о пыточной системе изнутри? Разговаривали с бывшими сотрудниками?
У меня лично такого опыта общения с ними не было, но как правило, когда я работал в Нижегородской области, мы общались с этими людьми. Они, как правило, неохотно делятся такой информацией, не идут на контакт. Такие сотрудники правоохранительных органов настроены к нам враждебно, поскольку мы добиваемся, чтобы они были привлечены к уголовной ответственности.
Я могу лишь только предполагать причины использования пыток. Во-первых, это палочная система о показателях раскрываемости. Даже если взять дела, которые на сегодняшний день есть у нас в Краснодарском крае, то это два дела, начавшиеся в конце года, когда нужна была статистика по особо тяжким преступлениям. Разбой — это тяжкое преступление. Поймали, побили, возбудили уголовное дело.
Во-вторых, это профессиональное выгорание. Люди постоянно на работе, отсутствует качественная психологическая помощь. Люди работают с криминальными кругами, подвергаются психологическому давлению, соответственно должны проходить реабилитацию. Ее отсутствие способствует тому, что у человека копится злость, и он вымещает ее на ком-то другом.
Третье — это элементарная усталость. В Нижегородской области у нас было дело, когда сотрудник полиции задержал пьяного мужчину, а тот его начал оскорблять. Было уже 4 утра, сотрудник уставший — он просто не выдержал и ударил задержанного ногой в живот. Понятно, что мужчина оскорблял полицейского, но сотрудник полиции ни в коем случае не должен бить людей — это наша позиция, нужно отвечать по-закону.
Почему так часто используют электрошок?
Именно на юге страны его наиболее часто и применяют. В Анапе 7 человек, от которых мы получили обращение, говорили о применении избиений и электрического тока. Они описывали аппарат похожий на сварочный. И здесь нужно сказать, что как раз в случае применения электрического тока, сложно доказать его применение, если человек сразу не обратился за медицинской помощью и фиксацией.
Вот в случае с нашими заявителями были зафиксированы электрометки. Есть фотографии и судебно-медицинские заключения. Это стало возможным, потому что люди сразу зафиксировали травмы. В России отсутствуют точные методики определения электрометок. Все трактуют по-разному. Если своевременно не зафиксировать, не провести соответствующее химическое исследование, то доказать, что это были электрометки, очень сложно. И как правило, правоохранительные органы препятствуют проведению исследования, особенно если пострадавший находится в местах предварительного заключения. В СИЗО и в ИВС сделать это своевременно очень-очень сложно.
Как к пострадавшим от пыток относится система здравоохранения?
В разных случаях разные люди ведут себя по-разному. Фельдшер, который в декабре 15 года в отделе полиции осматривала Артема Пономарчука, задала сотрудникам полиции вопрос «что вы с ним сделали? в каком состоянии?» и потребовала его госпитализации, вступила в перепалку с сотрудниками полиции, а потом дала объяснения в ходе проверки. Такого не скажешь про других врачей, которые говорят «ну мы ничего не видели, мы ему оказали медицинскую помощь, дали пару таблеток и уехали». Тут все зависит от гражданской позиции человека. Мы видим, что вызовы в отдел полиции Анапы бывают очень часто.
Люди чаще подвергаются пыткам в исправительных учреждениях или на стадии расследования дела?
Как правило насилию подвергаются в первые часы после задержания .Есть несколько групп пострадавших. Первая — это люди, которых задерживают по подозрению в совершении преступления. И чтобы получить от них какую-то информацию, их пытают в первые часы, а после достижения своей цели издевательства прекращаются. Вторая группа — это люди, в отношении которых было применено физическое насилие в результате их диалога с сотрудниками полиции.
У нас есть дело в Сочи, где молодой человек попросил сотрудника полиции представиться, назвать свою должность. В ответ на это его «заломали», а когда он продолжил настаивать, чтобы ему все-таки были разъяснены его права, против него был использован газовый баллончик. Третья группа людей, у нас по краю таких дел не было, страдают от пыток во время отбывания наказания в местах лишения свободы. По словам сотрудников учреждений, заключенные якобы не соблюдают требования колонии, правила внутреннего распорядка, и к ним применяется физическая сила, спецсредства, дубинки и все такое.
Пытались ли вы обращаться в вышестоящие инстанции, чтобы повлиять на ситуацию с пытками?
Очень интересный вопрос. Только система обжалований в вышестоящей инстанциях и помогает как-то менять ситуацию, потому что на местном уровне, общаясь с руководителями следственного комитета, есть заявление «да мы разберемся, исправим ситуацию, накажем», но волокита по делам продолжается. По анапскому делу до возбуждения уголовного дела мы получили 11 постановлений об отказе в его возбуждении.
Только после того, как мы попали на прием к заместителю председателя Следственного комитета Борису Карнаухову, он дал указания и было возбуждено уголовное дело. Нас коллеги называют «ручной следственный комитет». То есть, работа начинается, только если сверху поступят указания. Лично взять на себя ответственность и возбудить уголовное дело, к сожалению, пока не осмеливаются. Все приходится делать через обращения в вышестоящие органы, через обращения к депутатам Государственной думы, привлекать внимание СМИ — только после этого возникает какой-то результат.
Сотрудничаете ли вы с Общественной наблюдательной комиссией (члены ОНК могут беспрепятственно посещать места лишения свободы и проверять их условия)?
Мы встречались с представителями и членами ОНК, говорили о том, что мы начали работу в регионе и будем признательны, если нам будут сообщать о поступающих обращениях с мест лишения свободы, что мы готовы заняться общественным расследованием этих случаев. На это нам сказали, что заявлений о применении пыток они не встречали, сообщений не поступает, а если заявления какие-то и поступают, то они обращаются к правоохранительным органам, стараются решать этот вопрос.
ОНК считает, что их работа очень эффективна, и они справляются. Насколько это объективная ситуация, я сказать не могу по одной такой причине — из ОНК на сегодняшний день, спустя год нашей работы, мы не получили ни одного обращения. А говорить о том, что в исправительных учреждениях Краснодарского края вообще не применяют насилие, я затрудняюсь. К нам поступала жалоба из СИЗО-3, туда мы сами отправили адвоката и опросили человека.
Как обстоят дела с правозащитой в регионе?
Я не могу ответить за другие направления, потому что деятельность нашей организации она узкопрофилирована. Мы занимаемся вопросами о применении пыток. В крае работают «Агора», «Мемориал», «Общественный вердикт». У этих организаций здесь нет отделений, но постоянно работают их представители. Мы открыты к диалогу со всеми, но к сожалению отмечу, что по пыткам в регионе на постоянной основе кроме указанных организаций я больше не замечал.
Преследуют ли вас из-за вашей деятельности?
До сегодняшнего дня какого-то открытого или скрытого давления мы на себе не ощущали. Мы встречаемся на разных уровнях с руководством краевой прокуратуры, следственного комитета, открыто говорим в СМИ о нарушениях. Очень часто, особенно в прокуратуре, находим поддержку нашим доводам, и прокуратура старается как-то реагировать на выявленные нарушения. И понятно, что если логически рассуждать, то они должны нас рассматривать как союзников, потому что наша роль наступательная. Мы ни в коем случае не хотим подменять тот же следственный комитет. Если бы они работали идеально, то мы бы просто прекратили свою работу, но наша цель, чтобы именно эти государственные органы работали эффективно, поэтому собирая доказательства о применении пыток, проводя общественное расследование, мы делимся этими доказательствами с теми же следователями. Нас не должны рассматривать как противников, но к сожалению, это понимают не всегда и не везде.
